– И что мы будем делать с деньгами? – спросил Веретнев. – Ну, если все выгорит. Вот ты, Володя?

– Не знаю, – после паузы ответил Спец. – За две тысячи баксов можно купить хороший профессиональный компьютер, за двести тысяч – виртуальный тренажер класса "Б", за два миллиона оборудовать центр по виртуальной подготовке... Только зачем мне это?

– А ты, Макс? Карданов задумался.

– Не знаю... Возьму Машу, съездим куда-нибудь в Испанию, отдохну... А там видно будет... Можно дом купить в Подмосковье... А вы что сделаете?

Теперь скрипка плакала для американцев. Но они в ответ весело улыбались и хлопали в ладоши. Скрипач отошел в угол и играл сам для себя. Холодный порывистый ветер рвал звуки и забрасывал их в море.

– Сделаю ремонт, вот что! Мебель куплю...

– Слышь, Алексей, – неожиданно спросил Спец. – А ты не думал променять свое Орехово-Борисово на Лондон? Ведь это единственный город, в котором ты по-настоящему жил – сам рассказывал...

– Не думал, – мрачно отозвался Веретнев. – За все надо платить: за убежище, за кров, за гражданство... А у нашего брата валюта одна – развединформация. Она сроков давности не имеет, и живые люди за ней. Я же не проститутка, как Гордиевский и все эти сволочи-перебежчики!

– А если платить деньгами? Ты же будешь богатым дяденькой... – не отставал Савченко.

– Не знаю... Если бы лет тридцать назад... Но тогда это исключалось по другим причинам – мозги у нас были по-другому устроены!

– Короче, собрались три дурака – деньги им не нужны, а на рожон лезут! – подвел итог Спец. – Так, может, развернемся и поедем обратно?

Макс без особого убеждения покачал головой.

– Дело не только в деньгах. Он же меня на тот свет отправлял! Хочу теперь ему в глаза посмотреть, послушать, что он скажет...

Он говорил не очень искренне: сейчас все это по большому счету было ему безразлично. Просто они сами создали ситуацию, которая теперь ведет их за собой. И чтобы остановиться, сохранив уважение к себе, нужны очень веские причины.

Спец усмехнулся.

– Не знаешь, что он скажет? Что он ничего не знал или его заставили, он вынужденно выполнял приказ, хотя сердце его обливалось слезами...

На тротуаре вдруг вспыхнули разом уличные фонари, освещая окутанный мраком прибрежный городок. Скрипка умолкла. Макс поднялся и засунул в карман скрипачу пачку стофранковых купюр.

Макс быстро перелез через ограду и, откатившись в кусты, застыл. Его слух был обострен до предела. Тихо, тихо, тихо... На шоссе по ту сторону виллы проехала машина. Качнулись от ветра жесткие ветви клена. Прирученная кровь осторожно стучалась в барабанные перепонки. Периметр не освещался, лампочки горели только над входом в дом.

Ему почудился тихий писк во флигеле. Тихий механический писк, словно будильник.

Нет, не может быть! Если сигнал со сторожевого контура выводится в комнату охраны, то на таком расстоянии его не услышишь. К тому же Спец сказал, что отключил систему. Померещилось...

На четвереньках Макс быстро пополз к флигелю. Одежда плохо защищала тело, шершавый асфальт сдирал кожу на локтях и коленях. В правой руке стволом вверх он держал «вальтер». Договорились обходиться без стрельбы. «Ну а если те возьмутся за стволы – тогда делать нечего», – подвел итог Спец. Добравшись до цели, Макс прислонился спиной к кирпичной стене и перевел дух.

На фоне ограды появился темный силуэт – Спец подтянулся на руках и легко перебросил тренированное тело на эту сторону. Веретнев был потяжелее, и прыжок получился неловким, шумным.

«Чтоб ногу не сломал, – озабоченно подумал Макс. – Не по возрасту уже ему такие дела...»

Представление о крепком сне сторожей оказалось преувеличенным: во флигеле зажегся свет, дверь открылась, и на порог вышел, озираясь, рослый мужчина с всклокоченными волосами. Тренировочные брюки, расстегнутая куртка, на ногах незашнурованные кроссовки. В правой руке стволом вниз – короткое ружье.

До Макса было меньше метра – шевельни кистью, и ружье упрется ему в голову. Но мужик напряженно смотрел в сторону ограды.

– Qui est-ce <Кто это? (фр.)>? – с сильным акцентом хрипло крикнул он в темноту.

– Стоять, француз хуев! – приглушенно рыкнул Макс по-русски, схватившись за ружье и уперев удлиненный глушителем ствол в бок охраннику.

Тот всем телом дернулся и окаменел.

– Пальцы!

Он безропотно отдал ружье.

– Злотин? – напористо спросил Макс. Охранник икнул и окончательно обмяк.

– Да... Но я ничего не сделал... Я не изменник...

– Кто в доме?

– Здесь никого... А там – хозяин с бабой...

– Давай внутрь! На колени! Руки за голову! Полностью деморализованный Злотин послушно выполнял все команды.

Выключив свет и положив на пол ружье, Макс достал рацию, нажал клавишу передачи. Все три прибора были настроены на одну волну.

– Злотин со мной. Он один, – коротко произнес Макс в микрофон.

– Понял, – ответил Спец. Через минуту они с Веретневым вошли во флигель. Спец был абсолютно спокоен, а Алексей Иванович заметно возбужден.

– Где Кудлов? – с ходу спросил Спец.

– Сегодня не его смена. Придет утром. А вы специально за нами? – Лицо Злотина обильно покрылось потом.

Внезапно Макса озарила догадка. Когда-то советская разведка имела специальный отдел для ликвидации предателей. И хотя ничего подобного уже давно не существует, перебежчики до сих пор боятся «карающей руки КГБ».

– Конечно? – рыкнул он. – Ты думаешь, измену прощают? Где деньги?

– Какую измену... Я никому не изменял! Все закончилось, все развалилось, и я уехал. Я не выдал ни одного секрета!

– Где деньги?

– Откуда я знаю? У хозяина есть сейф за картиной...

Господин Эрих Таубе проснулся и втянул ноздрями запах собственного пота. Сердце беспокойно колотилось. Что-то разбудило его. Стукнула дверь?.. Он пошарил рядом рукой – край широкой кровати был пуст и холоден. Алика ушла в свою комнату, и ушла давно. Наверное, это и послужило причиной беспокойства.

Таубе вспомнил: они снова поссорились, да. Поп-звезду, как и любую бабу, можно уболтать, засыпать цветами, задарить драгоценностями и затащить в постель, утром угостить шампанским, покатать на яхте, потратить пять тысяч баксов в дорогом бутике, потом снова трахнуть – о, дорогой, никаких проблем! – она даже может спеть тебе что-нибудь из своего репертуара, чтобы ты скорее кончил...

Но при этом она, конечно, подразумевает, что утром снова будет шампанское-яхта-бутик. И послезавтра, и послепослезавтра – всегда. А если ни хрена не будет, если сердце схватило, или язва, или просто осточертело все, ему уже не двадцать пять и даже не сорок, он не может каждый день из года в год устраивать ей карнавал – что он, массовик-затейник, что ли?.. Нет, это не проходит. Ей наплевать. Ей, видите ли, скучно.

И для развлечения она говорит, что хочет трахаться, когда ты весь как выжатый лимон, зато когда ты подготовишься и бросаешься в атаку, натыкаешься на холодную стену.. Она ведь не наложница в гареме и не продажная шлюха, она не обязана давать по первому требованию, вот ляжет задницей и будет лежать молча. Ты можешь сколько угодно пыхтеть, потеть, рвать с нее трусы – в самый интересный момент она вдруг скажет, что забыла обновить лак на ногтях, или посоветует регулярно принимать виагру... Тут все катушки и предохранители перегорают враз. Конечно. Остается только психануть и заорать, слыша со стороны свой прерывающийся, бабский какой-то голос и видя, как трясутся обвисшие щеки. Вот до чего может докатиться забывший про коммунистическую мораль ответработник ЦК КПСС!

А может, ночное беспокойство вызвано именно этим? Тем, что никакой он, к черту, не Эрих Таубе, а Леня Евсеев, бывший секретарь комсомольской первички на автобазе в Конопоге... И это не поддающееся переделке естество насылает на господина Таубе тревожные сны и будит его по ночам...